ПЛЮХА И ГЕНЕРАЛ

Всю ночь бодрствовал у костра. Подбрасывал в огонь сухие ветви, пил черный, как деготь, индийский чай, курил, изредка поглядывая в небо. Не нравилось оно мне. Тучи неслись, как оглашенные, то и дело загораживая луну, самолеты не летали, а трава на берегу была без росы. Знать, к дождю дело.

Однако разве помеха—дождь? Лишь бы клевало... Тысячу раз прав русский писатель Шмелев: «Только рыболовы знают, что творится в душе, когда подхо­дишь на зорьке к заводинке, видишь смутные камыши, слышишь сонные всплески рыбы, и расходя­щийся круг воды холодком заливает средце». Правда, в то утро рыба играла вяло...

Так и быть, в пятом часу зарядил — мелкий, настырный, по-осеннему знобкий. Вместе с дождем при­шел тягучий, как жевательная резинка, рассвет, и я увидел, что на противоположном берегу — там, где Волкота вытекает из Тороповского озера, объявился еще один рыбак. Он сидел под навесом и, кажется, наблю­дал за донкой с амортизатором. Во всяком случае, от колышка у его ног тянулся в воду шнур. Рыбак, видимо, приехал поздно вечером. Около полу­ночи было слышно, как гудела машина и мелькал свет фонаря. Я в то время возвращался берегом от деревни Семчинки.

Дождь не ослабевал. У меня была немудреная от него защита — непромокаемая штормовка да кусок полиэтилена, чтобы закрыть колени в лодке. Особо на успех не надеялся, но все же подкачал спустившую за ночь лодку, взял удочку с червями, заплыл в устье, в приметное с давней поры местечко. Опустил крючок за травкой на течении, оно подхватило лес­ку, понесло. Тут же последовала поклевка, и — •серебристая плюшка трепыхается в носу лодки. За ней другая, третья...

Никогда еще прежде плюха не клевала у меня столь жадно, как в тот памятный дождь. За каких-то полчаса все дно лодки было усеяно живым серебром. Иногда я бросал взгляд на берег, в сторону брезентового навеса, под которым сидел рыбак, ловил его внимательный взгляд, но словом мы так и не обмолвились.

К полудню накатила огромная темно-синяя, со зло­вещими черными отливами, туча, разразилась таким ливнем, что невмоготу — поплавка не видно за водным частоколом. И тогда тот, с берега, проникшись, ви­димо, сочувствием ко мне, крикнул:

—    Эй, давай сюда?

Я молча откликнулся на приглашение, вытащил лодку на траву, забрался к нему под просторный навес.

—    Здорово   у    тебя,    я    видел,— человек   протянул
мне крепкую, с ухоженными ногтями   ладонь.

На вид он был лет пятидесяти. Плотный, кряжис­тый — со смуглым, слегка одутловатым лицом. Экипиров­ка у него оказалась, что надо — теплая летная куртка, прорезиненные штаны, сапожки с широкими короткими голенищами. Сидел он на удобном матер­чатом креслице, рядом с которым стоял деревянный чемоданчик.

—    У   меня,— продолжал   он,— ни   одной   поклевки,
все   черви   целы.   Ну   да   бог   с   ним,— улыбнулся   ра­
душно, открыл крышку у чемоданчика, извлек фляжку
в матерчатом чехле, потряс ею в воздухе.— Давай, друг,
по   граммульке,   не  то  заболеешь  на  такой  холодрыге.

Мы «приняли по граммульке», закусили бутербро­дами, шоколадом.

—    Сервис на  рыбалке  не последнее дело,— заметил
он.— Особливо,    когда    не   везет.    Ну   давай   еще    по
одной. Добрый коньяк-то, хорошо греет.

Туча ушла за горизонт, дождь прекратился. Я побла­годарил хлебосольного рыбака и переправился на свой берег. Вскоре увидел: выскочивший из леса УАЗик подкатил к навесу, из машины выскочил человек в такой же куртке, что и мой благодетель.

—    Ну как, товарищ генерал?— донесся хрипловатый
голос.

Незнакомец, просидевший всю ночь под навесом, досадливо махнул рукой. Они быстро собрались и уехали. Я тоже собрался и пошел вниз к Семчинкам, куда за мной тоже должны были приехать.

—    Слушай, ну ты даешь,— удивился мой товарищ —
В такую погоду столько поймал.

—    Плюха любит дождь,— поведал я ему убежденно,
ощущая   теплую,   слегка   дурманящую   истому   от   ге­
неральского коньяка.