ДНИ ОКУНЕВОГО ХОДА

Дом мой стоит на берегу, в десятке метров от воды. Река в этом месте тиха, задумчива, на берегу высокие липы — их отец привез со станции Грустынька и посадил, когда мне исполнилось пять лет. Кажется, выйди с удочкой, забрось в заводь у мосточков, сразу последует поклевка. Нет, давно ушла вместе с детством эта пора. ПФмню, скажет мама: сынок, по­лови рыбки — за час пару щучек зацеплю на живца, а сейчас полдня, бывает, простоишь — уклейкой не разживешься.

Но случаются чудные дни, в которые словно возвращаешься в детство, к былым роскошным рыбал­кам. Это дни окуневого хода, когда окунь, нагуляв жирку в реке, собирается в стаи и идет вверх по течению в Бобровецкое озеро. Не проворонишь — будешь с уловом. Особливо, если ловить не на червя, а на живца — мелкую рыбешку, называемую в наших краях быстряшкой, или на пескарика. Водятся быст-ряшки чаще всего в устьях ручьев — их в Запад­ную Двину впадет великое множество, а пескарики на песчаных отмелях рядом с быстрым течением.

Дни окуневого хода — истинный праздник для ры­бака, благодарение за все его предыдущие неудачи и огорчения. Впрочем, проворонить их немудрено, ибо в каждый год они не совпадают. Ждешь, что пойдет с 25 августа, а прошел, оказывается, 18-го или наоборот. Так что в эту пору здешние рыбаки то и дело спрашивают друг у друга: «Ну что, не идет еще?»

Нынче я, кажется, не опоздал.

— Пошел горбач-то,— позвонил мне давнишний приятель.

Утром другого дня накопал баночку червей, накачал
старенькую, всю в заплатах резиновую «двухместку»,
положил в нее чиненую-перечиненную телескопическую
удочку, бидончик для живцов, термос с крепким
чаем, пару бутербродов, сунул в карман запасные
крючки и грузила и отправился.

Туман довольно густой, от реки тянет холодом, по ней медленно плывут опавшие листья, на берегах алеют рябиновые гроздья — осень скоро. Настроение бодрое, но повод испортить его не заставил ждать Пескарики за Кушелевским мостом не клевали, хоть ты тресни. Больше часа потратил зря. Что ж, при­дется ловить на червя.

Причаливаю напротив газозаправочной станции — здесь в реку впадает ручей, перед ним большая, вся в кувшинках и ряске заводь. Делаю первый заброс — почти мгновенно следует характерная для окуня поклевка, поплавок неукротимо идет в сторону. Подсекаю, не давая рыбе заглотить червя. Наму­чаешься выдирать крючок из ее нутра. Затем еще один горбач становится моей добычей. Начало внушает оптимизм, однако он быстро улетучился. Незаметно подкрадывается привычный для этого времени года дождь — сыплется, словно манная крупа, сквозь ситечко Обычно в скоротечный дождь клев не прекращается, но обловил заводь вдоль и поперек — поклевок больше нет. Пробую ловить быстряшек в устье — без толку.

Плыву вниз по течению. По берегам привлека­тельные заводи, особенно справа, но в кустах притаился рыбак в длинном плаще. Делать тут нечего, пусть ловит спокойненько. Меня манит Ко-шелевка — местечко километрах в шести ниже Андреа-поля. Когда-то окунь там водился в изобилии, сейчас его значительно меньше, но счастливчикам везло и в последние годы.

Вот и Кошелевка Яркая зелень сосняка переме­жается желтизной увядших берез. Прибрежная мест­ность на левом берегу представляет собой ровное, похожее на стадион плато. Заякоряюсь перед заводью. Поклевок нет. Меняю червя, меняю «пору»— бесполез­но. Неужели дождь все испортил? На часах лишь половина девятого. Спускаюсь немного ниже, забрасы­ваю под бережок. И... началось! Вытаскиваю окуня граммов на сто пятьдесят, за ним другого, третьего., четырнадцатого! Примерно за полчаса набил полко­шелки, прежде чем клев угас.

Можно грести домой, да не хочется. К тому же зацепил пескаришку. Азарт, сильнее здравого смысла, заставляет немедля забросить на живца, хотя крючок мелкий — щуку и крупного окуня вряд ли возьмешь.

Убиваю уйму времени, живец становится вялый, опять ловлю на червя. Есть золотое правило — повезло на одну насадку, на нее и лови, не дергайся, не суе­тись. Иначе удачи не видать. Пренебрег и получил урок. Сколько ж надо таких уроков? Впрочем, удача мне уже улыбнулась. Разве этого мало?

Прячу лодку в кусты, сложив в нее снасти и добычу, и отправляюсь проверить грибные местечки. Но седьмое чувство заставляет вернуться. Привя­зываю к леске второй крючок, насаживаю на оба по нескольку крупных червей, лишь тогда ухожу со спокойной душой — авось хватит окунище или голавль. Возвратившись с полиэтиленовым пакетом лисичек, ищу на воде поплавок. Нет поплавка! Сердце бес­покойно стучит, бросаюсь к удилищу и... разоча­ровываюсь. Течение прибило поплавок к бережку, я не заметил его в тени ольховой ветки. Крючки, однако, голенькие, это обстоятельство внушает надежду. Вновь насаживаю червей, забрасываю подальше и, решив дож­даться вечернего клева, вновь ухожу в лес.

Картина повторилась. Пока бродил по брусничнику, черви съедены. Кто озорничает? Пескари, мелкая плотва? Небо к вечеру чистое, солнце катится к еловым макушкам, жизнь на реке оживилась. Вижу, на другом берегу гоняет малька окунь, мгновенно снимаюсь с места, сбоку подкрадываюсь к окуне­вому пиру. Забрасываю под кувшинки, поплавок сразу повело. Окунь берет жадно, резко. Поймал семь штук в считанные минуты. Меж тем окуневое пир­шество переметнулось в заводь, где я стоял раньше. Возвращаюсь не зря. Клев, хоть и не очень частый, но стабильный. Еще с десяток полосатых хищников добавились в увесистую уже кошелку.

Жор прекратился с наступлением сумерек. Смотрю на часы — скоро десять. Над водой струится туман, наползает прохлада, в траве пробуют деревянные голоса коростели. Гребу вверх по течению домой. Когда рыбалка везучая, это совсем не утомительно. Это утром будут стонать плечи...

Мать, глядя на мое искусанное комарами лицо, тяжело вздыхает:

— Мученик.