Миг беды, как и миг удачи, порой непредсказуем. Сколько часто мы оказываемся лишь на волосок от них. Проскользнут рядом, обожгут будто бы ненароком и забудутся со временем.
В прошлом году Алешке, моему сыну, на Волкоте здорово повезло — поймал несколько крупных окуней. Воспоминание об удаче вдохновляет его и в это лето.
—    Поедем 
на  Волкоту, поедем на  Вол коту,— слышу
от него несколько дней.
На счастье объявляется родственник Анатолий — за двое суток одолел на новенькой, только что купленной «Ладе» две тысячи верст от Мурманска и тоже рвется на рыбалку именно сюда, на любимые свои местечки. Анатолий сосредоточен, деловит и почти всегда удачлив. Лишь приехали, натянул до подбородка японские сапоги-костюм, забрался по грудь в речку и пошел, куда нравится.
У нас таких сапог нет, поэтому уходим ниже к деревушке Семчинки, где сухие и доступные берега. По воде расходятся круги, рыба играет лихо, но клюет средне и одна мелкота — окунишки, плотвички. Так себе, в общем-то. Проходит час, другой, а в садке не густо.
По реке продираются на плоскодонке двое деревенских — видно, сети ставили.
—    
Эй,
мужики, там одного, в сапогах, не видели? —
спрашиваю.
—    
В
красной шапочке, что ли?
—    
Ну
да.
—    
Ви-идели,—
дружно   кивают   мужики.— О-от   та
ких,— один  из 
них,   помоложе,  рубит ладонью 
по лок
тю,— язей хапает.
Чувствуется, не шутит. Настроение у нас с Алешкой минорное, собираем удочки, возвращаемся вверх. Издали алеет над рекой красная шапочка — Анатолий стоит в воде почти там же, как и заходил. Аккуратно заб-расывает на середину, где деревенские сделали прорез в тине, чтобы забрасывать сети.
—    Дядь Толь, поймал?— спрашивает Алешка.
Анатолий,   не  
спуская   глаз   с  
поплавка,  достает   из
садка небольшого язька.
— И все?
Он поднимает садок, в нем ворочается еще один, огромный — килограмма на два — язище.
Ну что нам остается? Солнце еще высоко, Анатолий до темноты наверняка из воды не выберется. Скрепя сердце разбираю вновь удочку, забираюсь по пояс в реку, смутно надеясь на удачу. Сын остается на берегу, наблюдает сразу за нами двоими. На удивление спорко стала клевать плотва — чем глубже, тем крупнее. Захожу подальше, забрасываю — поплавок уходит «на потоп», рука произвольно делает подсечку, удочка сгибается.
—    Упустишь,  
не  прощу,— кричит с берега  Алешка.
Не упустил. Не язь, однако,
здоровенная плотвица —
такие на Двине ловятся лишь на донку. Алешка радостно пляшет на берегу. И тут я делаю непростительную ошибку. Мне хочется быстрее забросить туда, где клюнула эта плотвица, и я с размаху бросаю ее на берег. Бросаю и сразу же осознаю, что там, в осоке, сыро, путано, и рыба может пропасть.
Сын несется за упавшей рыбиной и отскакивает в сторону.
—    Ты чего? — недоброе предчувствие шевельнулось в
груди.
— Змея,— говорит он без страха, но с интересом.
— Змея?!
Мигом выскакиваю из реки, бегу к сыну. Он стоит перед гнилой бревнушкой, оставшейся от мостика через ручеек. На ней, свернувшись в круг, лежит жирная коричневая, с черными зигзагами на спине гадюка. Рядом, в ямке с черной болотной водой, трепыхается плотвица. Гадюка словно не замечает ни нас, ни рыбину — размечталась, видно, на солнышке.
—    
Папка,
я ее удочкой прогоню,— говорит Алешка.
—    
Не
надо, она здесь хозяйка.
—    
Жалко,—
вздыхает он.— Такая рыбина.
Анатолий меж тем
выбирается на берег, говорит, что
пора бы собираться домой. Рассказываем ему наперебой о змее. Он не удивляется.
—    
Да   там  
их   не   одна.  
Там   их   целый  
гадюшник.
Пусть себе живут.
—    
Дядь  Толь, 
а  как ты  язя 
поймал?— спрашивает
Алешка.
—    
Ну
как. Очень просто,— солидно, растягивая сло
ва,   отвечает 
он.— Стою,   понимаешь,   Алеш,  
у   берега,
вспоминаю — вроде   бы  
под   кустом   в  
прошлом   году
окунь крупный брал.
Забрасываю — чувствую вроде как
зацеп. Я удочку вверх —
вижу: леска струной и в тра
ву пошла. Я сильней тащу —
у него голова высунулась.
«Ну,— думаю,— раз  воздуху 
хватил,   никуда  теперь 
не
уйдешь».   Леску   рукой  
в   натяг   держу,  
сам   к   нему
подбираюсь.  Подобрался,  сразу его за 
жабры  и  в  са
док. Обычное дело.
—    
Да,   обычное,— с  
сожалением   за   нашу  
неудачу
говорит Алешка.
Мы едем домой в темноте, долго одолевая лужи в перелеске, и я думаю: «Что, если бы Алешка не заметил змею и она бы его укусила. Б-р-р». От этих мыслей не по себе. Как хорошо, как удачно все обошлось.
—    
Ты
меня простил, сын?— спрашиваю.
—  
За
что?
—    
За
то, что плотвицу к змее бросил.
о чем-то другом.






